Мы живем в темных двадцатых. Что это значит и как мы осмысляем это время

Первым двадцатые в России обозвал темными музыкальный критик Даня Порнорэп. Участвуя в подведении музыкальных итогов 2024-го «Афиши Daily», в числе лучших альбомов он назвал «Автотюн и поэзия» Зангези. Его работу Порнорэп назвал «осознанным вызовом цинизму и дисфории темных двадцатых». 

«На меня снизошел дух Сапрыкина, и я решил поиграть в „как-скажем-так-и-будет“. „Афиша“ ведь раньше изобретала хипстеров, страну айфона и страну шансона, мне захотелось тоже так прикольнуться. Потом мой приятель, рэпер Зангези сказал, что это хорошее название. И я начал использовать ТД в других текстах, захотелось посмотреть, как далеко зайдет прикол». 

Никакого манифеста ТД пока не существует, есть только их коллективное переживание. Для самого Порнорэпа ТД — это «просто вайбовая фраза, отражающая ощущения моих знакомых от жизни в двадцатые годы XXI века». Он считает, что излишняя концептуализация термину не нужна — ведь уже круто, что словосочетание живет своей жизнью. Впрочем, Даня все же связывает ТД с конкретными явлениями — «пандемией, войнами, появлением нейросетей и последствиями всего этого вроде кризиса института демократии, университетского образования и свободы слова, атомизации интернета и отсутствия образа будущего».

Интересна коннотация слова «темные» — выбраны были все-таки не «черные» или «мрачные». У него много лексических значений, в Большом толковом словаре Кузнецова их семь: 1) Лишенный света; 2) По цвету близкий к черному; 3) Мрачный, безрадостный; 4) Несущий, причиняющий зло; 5) Сомнительного свойства или репутации; 6) Неясный, смутный, непонятный; 7) Невежественный, отсталый, некультурный. Кажется, объемность этого прилагательного отлично описывает нашу современность: мы дезориентированы во тьме, живем в условиях размытых моральных ориентиров, сомнительных этических выборов и совсем не ясных перспектив. Порнорэп в слово «темные», помимо мрака, вкладывал еще «много свэга». Оно, по его словам, передает визуальный код эпохи: нефоров и модников 20-х, абсурд и абстракцию в духе квадрата Малевича, милитаристические мотивы и отсылки к Средним векам. 

«На ум приходят воспоминания о разных темных веках: о кризисе в античном мире, об упадке Византии или стагнации в Средние века. Нарратив „темных“ веков силен и цепок, он говорит с нашими эмоциями, неся за собой шлейф фундаментального страха перед тьмой и неопределенной бездной. Последняя подразумевает неясность вообще, минимальный горизонт понимания настоящего, прошлого и будущего. 

Предлагаемая ими интерпретационная перспектива почти поощряет эстетизацию. Структурно она сообщает не только об изолированном и нейтрализованном на дистанции интервале, она оставляет лаз для предельно личного отношения, для реакции на переживание этой темноты».

Одним из первых удачность термина заметил журналист Даниил Бельцов. В телеграм-посте он подчеркнул, что ему импонирует «критическая непроницаемость» слова «темные», которая становится ключом к пониманию сегодняшнего времени. Культурные сообщества сейчас, по мнению Бельцова, функционируют как эхо-камеры: замыкаются в своих узких арт-, кино- или музыкальных кругах, существуют изолированно и не имеют точек пересечения. «Культурный портрет времени не складывается или складывается исключительно фрагментарно. Герметизация сред разрушает идею культуры как целостного явления, где возможны диалог, сопоставление и — в идеале — выработка общих смыслов», — писал журналист.

Весной 2025-го фраза начала мелькать в рецензиях музыкальных телеграм-критиков (раз, два, три, четыре, пять), и в мае уже употребляться обычными пользователями. В июне на препати Пикника Афиши прошел паблик-ток на тему «Странные, добрые, темные: как звучат наши двадцатые». Ключевой темой оказались ТД, и в их обсуждении поучаствовал сам Порнорэп. Там он охарактеризовал их как эпоху нестабильности, пришедшую на смену «светлым десятым». Среди черт времени спикеры отмечали ренессанс саундклауда, цензуру, важность продвижения в соцсетях и раскол в рэп-среде между «новыми пацанами» (Icegergert) и «западниками» (Kai Angel & 9mice).

У термина появились и первые хейтеры. Рэпер Mm44 turbo shitpost machine говорил, что ему неприятно употреблять слово «двадцатые» — он «сразу ощущает, что уподобляется богомерзкому Дане Порнорэпу».

В конце октября певица МС Улыбочка написала, что противостояние темных и добрых двадцатых — ее любимая арка в музыкальной журналистике за последнее время, при этом она в нее «вообще не верит». «Жизнь — это всегда противостояние чего-то типа „светлого“ и чего-то типа „темного“, так что это можно к какому угодно времени притянуть, а людям лишь бы все как-то обозвать да смыслами наделить (говорю как социолог)», — писала артистка.

В июне Бельцов предложил альтернативное название десятилетию — «сказочные двадцатые», так как этот термин объединяет ключевой тренд: реальность в России все чаще функционирует по законам магического мира. В доказательство Даниил приводит «сказочный бум» в отечественном кинематографе, становление эзотерики самым быстрорастущим жанром среди цифровой литературы и развитие технологий, выступающих в роли волшебных помощников. «Главное достоинство термина „сказочные двадцатые“ — в его способности вместить весь спектр восприятия времени: от светлого, почти волшебного „сказочно красиво“ до мрачно-зловещего „сказочно абсурдно“», — объяснял он.

В конце сентября ТД оказались в списке музыкальных трендов последних лет издания ИМИ. «Так музыкальные критики все чаще называют текущее десятилетие, описывая контекст последних нескольких лет. А он не мог не повлиять на темы, которые затрагивают в музыке российские артисты. Одни исполнители начали действовать осторожнее, другие — стали использовать более универсальные и безопасные образы. А ранее вышедшие „проблемные“ треки музыканты стали удалять или подвергать цензуре», — так журналисты презентовали сеттинг ТД.

В ноябре вышла колонка Петра Полещука «Темные двадцатые: как мем стал описанием времени и что не так с этим термином». В ней музыкальный журналист критиковал концепцию ТД из-за того, что через этот термин мы не вскрываем причинно-следственную связь того, что описываем им, а маскируем вайбом. «Задача критика, как я ее всегда видел, заключается именно в том, чтобы вскрыть механизм, расколдовать мир, а в идеале еще и подбодрить читателя — не предложить поучаствовать в создании мудборда из триггеров, а подарить ему карту в мире, который, как может показаться, не поддается картографии», — писал Полещук.

Идея давать периодам образные имена — это давняя потребность человека осмыслить время, появившаяся еще в Древней Греции. Иногда людям хочется описывать длинные периоды — долгий XIX век (1789–1914), охватывающий эпоху от Великой французской революции до Первой мировой войны, или короткий XX век (1914–1991). Порой массовому сознанию нужно закреплять десятилетия. Аналогом и одновременно антиподом можно считать ревущие двадцатые — эпоху в США и Европе 1920-х годов, ознаменовавшуюся экономическим бумом, расцветом джаза, ар-деко и сексуальной революцией. Иногда названия отражают и мрачные периоды, как свинцовые семидесятые в Италии — время политического терроризма, похищений и убийств.

В нашей культуре тоже есть традиция присваивать периодам имена. Советские периоды запомнились оттепелью, застоем и перестройкой. Два из самых ярких названий относятся к недавнему прошлому. Лихие девяностые — термин с негативной оценкой, он характеризует сложное время после распада СССР: рост преступности, экономические реформы, приведшие к обнищанию населения, невыплаты зарплат и пенсий, а также общую социальную неустойчивость. Следом за ними пришли сытые нулевые, первое десятилетие правления Владимира Путина, ассоциирующееся с быстрым ростом экономики и доходов населения на фоне высоких цен на нефть, что, по мнению аналитиков, помогло укрепить политический режим. А десятые нередко называют потерянными. 

Антон Введенский, историк и автор телеграм-канала «Введенского Борода», уверен, что термин ТД не закрепится в российском обществе. Ученый уверен, что невозможно осмыслить отрезок времени, находясь в его середине. Его коллега Тимофей Раков не так категоричен: он считает, что пока рано говорить о становлении ТД.

«Впервые сталкиваюсь с термином „темные двадцатые“. Я бы расширил эту метафору хронологически и называл бы темными временами всю эпоху, начиная с 1990 года.

Емкое имя эпохи, которое становится общеупотребительным, как правило, отражает гегемонию в описании настоящего или прошлого. Это доминирование в политическом дискурсе, переоценка времени с точки зрения сегодняшнего дня. Яркий пример из российского прошлого — метафора лихих девяностых или эпоха застоя. В обоих случаях современность противопоставляет себя, в первом — подразумевая, что на смену лихим годам пришла стабильность, во втором — что перестройка была более динамичной по сравнению с семидесятыми. Еще, например, 1920-е иногда называют временем джаза, хотя не только джаз исполнялся в эту эпоху.

Не думаю, что такие термины помогают обществу осмыслить травму. Это прежде всего про придание метафоре политического смысла. Те же свинцовые времена чаще употреблялись деятелями культуры и политики, идентифицирующими себя с левым спектром общественной мысли. В этом отношении интересно, что фильм Маргарет фон Тротты «Свинцовые времена», к названию которого, видимо, и восходит эта метафора, в прокате в США был переименован в «Марианна и Юлиана», что свидетельствует о попытке снять политическую направленность фильма. Метафора золотого века также имеет политическую нагруженность, представляя ту или иную эпоху как пору расцвета, на смену которой всегда приходят эпохи хуже золотого века. Эта метафора может быть частью исторической памяти сообщества, например, постсоветских ученых, которые, например, описывают 1960-е годы как такой золотой век успехов науки.

Это достаточно древняя традиция. Например, еще древнегреческий поэт Гесиод в своей поэме „Труды и дни“ предлагает определенную, регрессивную смену эпох. Его перу принадлежит знаменитая метафора про золотой век. В его представлении это время, когда люди не знали горя, трудов, старости. Современность во взгляде Гесиода это век железных людей.

Зем­лю теперь насе­ля­ют желез­ные люди. Не будет
Им пере­дыш­ки ни ночью, ни днем от труда и от горя,
И от несча­стий. Заботы тяже­лые боги дадут им.

Также мы можем найти периодизацию истории и ее хронологию в тексте Ветхого Завета, собственно в концепции семи дней творения. Далее, при повествовании об истории иудейского народа, также можно заметить периодизацию по Книгам Завета, эпохи судей, царств, пророков. В Новом Завете предлагается и финальная точка истории — второе пришествие Христа на Землю.

Если говорить о периодизации более светской, то еще в период Ренессанса в Европе его деятели представляли себя как людей, возрождающих античные традиции в искусстве, а эпоху между Возрождением и Античностью они называли Средними веками. Но традиция придавать эпохам яркие, метафорические термины жива и по сей день». 

У ТД есть собственный телеграм-канал — «Архив темных двадцатых». Он вырос из чата, который Порнорэп создал «в момент нехватки собеседников и единомышленников». Там он собрал молодых людей, пишущих о музыке в телеграме. Участники беседы стихийно начали обсуждать ТД и порождать связанные с ними мемы. Некоторые Даня, как он сам признался, «постил в свой второй канал, подворовывая идеи у ребят». Им это надоело, и журналист Толя Пситеррор создал для ТД-приколов отдельный канал, раздав всем причастным админки. Сейчас в пуле архивариусов ТД около десяти журналистов и блогеров, недавно на испытательный срок туда взяли редактора «Афиши Daily» Шуру Богачеву.

В канале на две тысячи подписчиков публикуют приметы эпохи: абсурдные и важные новости, музыкальные релизы, отрывки из интервью и стримов, размышления админов и публикации известных людей. Особой любовью у админов пользуются Мизулина, Моргенштерн*, критик Александр Фломастер, Рома Желудь, радиоведущий Сэм Адегбие и блогер Иван Золо. Канал ведется в ироничном тоне, там рождаются локальные приколы: например, феномен «тоски по воровской эре Icegergert», рэпера, который извинился за выкрикивание лозунга движения АУЕ**, хештег ******** [офигенные] двадцатые, которым отмечают хорошие новости. В «архиве» закреплен и список черт эпохи ТД, который, естественно, составила нейросеть. На канал обращали внимание артисты Loqiemean и Букер, журналисты Олег Кашин**** и Сергей Минаев.

Институт музыкальных инициатив делал большой разбор российской музыкальной индустрии, где нашел несколько выразительных феноменов, отражающих в том числе ТД. Из России ушли международные мейджор-лейблы, музыканты стали меньше зарабатывать, а вся индустрия столкнулась с ужесточением законодательства. Новые запреты — от пропаганды ЛГБТ******** и чайлдфри до ужесточения законов об иноагентах — повлияли на творческий процесс, сузив рамки допустимого в текстах, визуале и публичных высказываниях артистов. Из-за ИИ-музыки появляется все больше проблем, зарубежные исполнители за редким исключением объезжают Россию стороной, а индустрия с тревогой ожидает вступления в силу закона о запрете пропаганды наркотиков.

Несмотря на трудности, российская музыка двадцатых породила обновленный пацанский и саундклауд-рэп, «новых добрых», «Темную уральскую волну», аутсайдер-поп, «русский интеллигентский канон» и этно-волну, а количество фестивалей и концертов с 2022-го увеличилось на 158%.

«Темные двадцатые — это емкий тег для окружающей нас музыкальной эры. Возрождение пацанского рэпа и Айсгергерт как его флагман, Иван Золо и весь этот проступающий посттикток, да даже певица Марго, покушающаяся на „Буратино“.

Но кажется важным проговорить, что отголоски и оттенки этой эпохи окружали мир того же русскоязычного рэпа примерно всегда. У нас в прошлом году выходил рейтинг драк в русском рэпе (осуждаем), там есть конфликт рэпера Фьюза из группы KRec с группой Gunmakaz — и вот он выглядит буквально как что-то суперуместное в ТД, хотя случилось это почти 20 лет назад. Или вот реклама „Тантум верде“ Тимати — разве не ТД-coded-контент? А кавер Моргенштерна* на Yung Trappa? Вспомнил три разных примера из очень разных эпох — а ведь это тоже вполне себе темные двадцатые в моем понимании.

Получается, они всегда просачивались в нашу действительность, только нынешнее время отличает то, что у нас появился тег, позволяющий фиксировать их для истории здесь и сейчас через соответственный телеграм-канал, а не копаться в чертогах памяти».

«В концепцию темных двадцатых вписывается „Темная уральская волна“, которая появилась как раз на рубеже 2022–2023 годов и, кажется, окончательно оформилась в 2024 году. Группы „Курара“, „Перегруз“, „Девица Rozgi“, „Душь“, „Принятие“ и так далее — всего в эту волну включают около 40 артистов. Они начали смешивать жанры самым причудливым способом, например, блэк-метал с шугейзом и фолком или южный стоунер с народными песнями, электроникой и спокен-вордом. Во многом это делалось в пику тому, что некоторые депрессивные, тяжелые, наболевшие состояния сложно передать при помощи слов. Прибавьте к этому цензурные рамки — и поймете, почему ребята на Урале начали создавать гибридный атмосферный музон. Если ты не можешь впрямую сказать „мне плохо“ (тут специально подобран синоним), просто добавь к своему домашнему фолку немного индастриала и блэка, не меняя содержание. Оттого все эти коллективы звучат достаточно психоделично и тревожно.

Особняком стоит очередное возвращение постпанка, с которым часть журналистов уже распрощалась в начале 20-х. Появилась пятая волна постпанка — группы типа „Где Фантом?“, „Дурной вкус“, „Перемотка“, „Сова“, Sad Elmo, „Радиотовары“ и Radiotehnika, которые пришли на смену Ploho, „Буераку“, „Срубу“ и Molchat Doma. Прямо сейчас это один из самых народных жанров рок-музыки, если судить по стримингам: группу „Дурной вкус“ слушают больше, чем Егора Летова; „Сова“ и „Перемотка“ близки к миллиону слушателей в месяц на „Яндексе“. Но помимо прочего, постпанк — один из немногих стилей, который до сих пор привлекает иностранцев.

Что объединяет „Буерак“, „Перемотку“, „Сову“, „Черную речку“, «Дурной вкус»? Они все ездят в зарубежные туры и играют далеко не только для мигрантов. Отдельными точками любви к русскому постпанку стали Китай и Латинская Америка. Ретроэстетика, которую транслируют эти группы, сейчас сильно востребована. Слушатели из России потребляют такую музыку, чтобы вспомнить прошлое. Интересно, что если постпанк 10-х годов, так называемая четвертая волна, вспоминал 80-е и 90-е, то уже совсем новые исполнители отсылаются к звуку именно команд 2010-х. В этом плане современный слушатель-зумер, прослушивая постпанк пятой волны, вспоминает недалекое доковидное прошлое. 

Также напрямую с последними пятью годами связано возвращение фолк-музыки, в нашей стране наметился тренд на поиск некой традиции. Инди-группы активно включают фолковые элементы в свое творчество. И народу это нравится, причем как взрослому обычному семейному человеку за сорок (вспомним эффект песни „Матушка-земля“), так и „типа модному“ зумеру, который выбирает группу „Бонд с кнопкой“. Та же „Темная уральская волна“ активно заигрывает с фолком.

В наше время много светлого и доброго. Включите телевизор, загляните в чарт „Яндекс Музыки“ с условной Миа Бойкой, — совершенно без разницы, ТД сейчас или не ТД. Журналистские построения тем и интересны, что они не затрагивают практически тех, кто уже выбился в топы. Условному Хасбику нет дела до этого, HammAli & Navai до сих пор слушают больше, чем „Бонд с кнопкой“. Если вам нужен другой взгляд, выйдите на улицу, в районное кафе, где установлен плазменный телевизор. И там будет другой взгляд на эпоху. Другая эпоха это Люся Чеботина, Мари Краймбрери, Ваня Дмитриенко и прочие люди, развлекающие огромные массы народа. Ни вайперов, ни постпанка, ни „Темной уральской волны“ в кафе не будет».

«Нет ничего темнее, чем смерть поп-культуры, которая произошла в последние три года. Под поп-культурой я понимаю ощущение поколенческого единения — когда героев знаешь ты, твои мама и бабушка. Приведу простой пример. О батле Оксимирона***** со Славой КПСС говорили по телевизору, „Первый канал“ посвятил событию девятиминутный сюжет, о нем высказался Иосиф Кобзон. И это происходило за счет существования институций, которые абсолютно разных потребителей контента объединяли в одном месте и наделяли героев определенными полномочиями. Как это сделал Юрий Дудь******, который позвал Славу КПСС на интервью. Сейчас такого контента нет: ни на YouTube, ни в музыке, ни в тиктоке. В последние три года произошло все, чтобы разъединить людей, раскидать по разным углам.

Сейчас ничто не сможет собрать в одном месте 19-летнего подписчика телеграм-канала „Дурка“, 33-летнюю бежевую маму, 45-летнего бумера из фейсбука******* и какого-нибудь 35-летнего айтишника, сходившего на концерт Сироткина. Они не соберутся в одном месте, потому что у каждого есть свой информационный пузырь. В этом главное проявление ТД.

Музыка — это одно из самых чутких ко времени и его изменениям исскуство. Вчера предложка ютуба подкинула видео „Пикачу“ Миа Бойки и Егора Шипа. Я смотрел его и думал: господи, насколько это уже несовременно и плохо состарилось, я даже не представляю такое видео в 2025 году. И это случилось в одночасье: ранние тиктокеры ушли с ярмарки, потому что наступили совершенно другие времена. О нашем времени одинаково говорит фит Zivert и Icegergert, появление СК-рэперов и противодействующие всем „новые добрые“, которые оказались близки тем, кому чужды и 52-е, и Cupsize, и темный принц.

Что касается хип-хопа, у нас все цветет и пахнет, в то время как в американском чарте впервые за decades в топ-40 не оказалось ни одного хип-хоп-трека. Насколько у нас все-таки опять все рассинхронизировалось. В начале десятых, когда в Америке все прыгали под Gucci Mane, мы слушали в падике „Триагрутрику“ и the Chemodan Clan. Потом появился Яникс, и неважно, что вертолет в его клипе так и не взлетел: его появление символизировало, что у нас началась какая-то новая эра. Сейчас снова вернулись пацанские понятия. Российский рэп прошел полный круг: от самобытности через тотальное подражание западным трендам — снова к самобытности, но со звездочкой».

Музыка хорошо отражает настоящее. Кинематограф же более неповоротлив, но более осмысленно говорит о прошлом, структурирует его и мифологизирует. В американской поп-культуре попытки отрефлексировать национальную трагедию 9/11 привела к всплеску фильмов-катастроф и супергеройского экшна, в котором умельцы с нечеловеческими способностями переигрывают сценарий и спасают Нью-Йорк от разрушения. В советском же кино 70-80-х галерея мужчин в кризисе среднего возраста символизировала усталость от стагнирующего режима, а в молодом российском кино благородные бандиты были попыткой сформулировать новый моральный ориентир в условиях, когда ориентиров больше нет. Героями сегодняшнего времени по иронии стали те же (не)благородные бандиты — уже проверенные временем ролевые модели, уважающие грубую силу, понятия и авторитеты.

«В десятые годы российская индустрия прошла путь от неприятия аудиторией, когда значимая часть зрителей смотрела на фильмы через призму обзоров BadComedian, до больших народных хитов, похвалы „Эпидемии“ от Стивена Кинга и контрактов с Netflix. Отечественные проекты медленно входили в международный контекст. К 2025 году российская индустрия окончательно окуклилась и начала работать исключительно на внутреннего зрителя. Едва ли теперь можно рассчитывать на историю внезапного зарубежного успеха вроде „Серебряных коньков“, когда фильм неожиданно стал хитом в Италии. А та же „Анора“ — это скорее история персонального успеха: на отечественную индустрию это едва ли окажет какой-то эффект. Качество и количество проектов выросло, но индустрия зациклилась сама на себе.

В кино ТД ознаменованы двумя яркими маркерами: обилием сказок на больших экранах и неочернухой на стримингах — двумя крайними формами ухода от реальности, очень разными по форме. Есть у ТД и свои герои. Прежде всего — это взлет всей актерской команды „Слова пацана“. В касте много молодых ребят, которые последние пару лет бегают из павильона в павильон, меняя сказочные платья и камзолы на олимпийки и плотные свитера. Тяжело выделить главного маскота темных двадцатых из индустрии: пожалуй, со временем станет понятнее, но карьерный путь того же Кологривого выглядит показательно: от бандита Кощея из „Слова пацана“ к сказочному Кощею в „Царевне-лягушке“, и так по кругу.

ТД — удобный термин для обозначения общих тенденций нашего периода, и этого достаточно, чтобы он закрепился в инфополе на ближайшие пару лет. А еще через лет десять вся лента ютуба будет состоять из роликов на тему темных двадцатых — как произошло с 2017 годом. И это нормальный способ осмыслить эпоху».

«Термин „темные двадцатые“ для меня — это культурная перезагрузка российского медиапространства почти с нулевой отметки: уход крупных игроков, внешняя изоляция инфополя, турбулентность будущего. Рубеж, где доминируют тревожность, неустойчивость и попытка сплотиться через перформативность. По сути, это поиск нового языка для выражения сжатых эмоций.

К российскому кино термин применим — и даже органичнее, чем к музыке. Сегодня кино держится на потоке „новых русских сказок“: кассовые, повторяют сами себя, теряют народный эффект. Интерес исследовательский смещается к локальности. Отношения „один против мира“ становятся выразительнее масштабности. И когда шум многомиллиардных сказок утихнет, важными окажутся не „Огниво“ или „Горыныч“, а более глубокие, пока не загоревшиеся работы — „Каникулы“, „Капитан Волконогов бежал“, «михайловщина». Вот они и есть настоящая темная зона периода.

К ТД я бы отнес, во-первых, поток тех самых сказок — ежегодных, кассовых, максимально безопасных. Во-вторых, локальные открытия: „Папа умер в субботу“ Абдрахмановой, „Кончится лето“ Арбугаева и Мункуева, „Аутсорс“ Глигорова — мимикрирующий под массовое благодаря обильной поддержке своего дома и актерам. В топ событий десятилетия ложится и репутационная турбулентность Кологривого — актерская звериная натура, комично переселившаяся в его выходки. И внезапное возвращение Козловского, хотя он в свое время снялся в неплохом срезе социально-культурного — двух „Духless’ах“.

Говорить о темных двадцатых как о самостоятельной философии пока рано. База широкая, но не структурированная; сам период слишком нестабилен. У термина хороший потенциал — появится фактура, появится и серьезный разговор. Сейчас это скорее размашистый разгон, чем оформленная концепция».

В октябре на «Афише Daily» вышел текст о довольно  ТД-шном феномене — превращении стиля в гонку за микротрендами. Они появляются и устаревают за считанные дни, вынуждая бренды и потребителей находиться в состоянии бесконечной гонки. А породили их алгоритмы соцсетей и маркетплейсы. Это привело к перепотреблению дешевой одежды, кризису личного стиля и чувству тревоги у пользователей, которые пытаются угнаться за ускользающими трендами. Мода превратилась из средства самовыражения в геймифицированный шопинг, где покупка в один клик и мгновенная доступность на маркетплейсах убивают осмысленное отношение к вещам. В качестве ответа на этот хаос зарождаются антитренды: возвращение к минимализму, осознанное потребление, кастомизация вещей и интерес к ресейлу. 

«Мода у нас в темных тонах уже давно. Еще до цифровой эры классический показ выглядел так: белый подиум и короб, люди в строгом черном, сидящие по сторонам. Почти как у Демны в ранней Balenciaga. И если посмотреть на российских дизайнеров, которые сейчас делают громкие показы — Ushatava, Sasha Vers, Julia Wave и прочие, — ассортимент все равно строится вокруг черного. На это дополнительно повлиял высокий ценник и падение покупательской способности. Даже по себе это вижу: чаще выбираешь вещи, которые будешь носить не один раз, а десятки.  

Сейчас на российском рынке ты можешь полностью одеться, найдешь все и в мужском, и в женском сегменте. С обувью сложнее, но базовый гардероб собрать можно. Просто он собирается… одинаковым плюс-минус в любом магазине. Мы в информационном вакууме — и из-за политической ситуации, и из-за отсутствия прежнего выбора. Когда-то у нас были Topshop, Zara, H&M, Uniqlo, и разница между магазинами ощущалась. Сейчас везде один и тот же ассортимент и высокий ценник.

Широкому потребителю остаются маркетплейсы. Для брендов это катастрофа, потому что чем сложнее, ярче, креативнее ты делаешь продукт, тем выше у него себестоимость. Сырье подорожало, налоги выросли, и молодые бренды не могут бесконечно поднимать цену, поэтому вместо полета фантазии выбирают выживание. 

И тут еще накладывается вот эта безумная гонка микротрендов. Мне реально сложно сказать, что по-настоящему модно сейчас. Потому что поколение альфа, зумеры и миллениалы живут в разных информационных мирах. И все смотрят на свои источники и сидят в разных соцсетях. 

Но я замечаю и много хорошего. Стало много хорошо одетых парней. И как ни крути, огромный тренд на то, что каждый второй сегодня хочет быть блогером. У каждого есть страница в соцсетях, они ее активно ведут. И что интересно — это уже люди, которые разбирают бренды, показывают свои образы и что-то объясняют. В двадцатых также появилось много стилистов. 

А сегодня стилисты на любой вкус и цвет, у каждой звезды, бренда, блогера и всех, кто может себе позволить разбор гардероба, есть свой стилист или, как нынче модно говорить, креативный директор. Потому что стилист перестал быть просто человеком, который подбирает вещи он стал человеком, который строит вижн.

Раньше мы ездили на международные показы, делали съемки с интернациональными командами. В начале двадцатых нас просто отрезало. И единичные блогеры, которым удавалось прорваться на зарубежные недели моды, выглядели как разведчики. Сегодня уже другая картинка, мы снова видим наших людей на показах. Чувствуется, будто понемногу начинается оттепель. Хотя большого возвращения в мировую модную повестку пока не случилось и непонятно, случится ли. На сегодняшний день у нас нет громких креативных съемок от изданий с большими бюджетами. Все аккуратно. Многое постепенно перетекает в вездесущий ИИ. Что из этого выйдет дальше — предугадать сложно. 

Но вот что интересно: все больше людей говорит про культурный код. Как с ним работать, куда его прикладывать, что это вообще такое. Подкасты, лекции, интервью — тема стала модной, но на практике, если посмотреть на рынок, мы видим несколько типов проявлений. Алена Ахмадулина всегда работала с фольклором: сказки, ремесла, орнаменты, техника, ручная работа. Это ее территория. Есть бренды, которые копируют советскую эстетику без особой переработки, просто аккуратно переносят ее в современный крой. Есть те, кто делает фактически копипаст национального костюма, почти не видоизменяя формы. Код сохраняют, но не трансформируют его. Ну и, конечно, Vereja отдельная история со своей мифологией. Но если смотреть на все поле целиком, это пока очень местечково. Русский код в моде еще не превратился в большой язык, который может существовать на международной сцене. И все, что мы видим сейчас, чаще всего это рассуждения, попытки осмысления и… ретроплатье Наташи Ростовой, появляющееся в очередной „русской“ съемке. 

Хорошо, что существует российская Неделя моды. Ее пытаются поддерживать, давать русским дизайнерам площадку, шанс показать себя. Я вижу прекрасные новые поколения. Ребята из Британки, ВШЭ пока мыслят свободно, они еще не ударились головой о реальность бюджета. Есть и хорошие примеры уже взрослого успеха. Илья Мигмун — вот у него, по ощущениям, реально получается. И это вдохновляет даже меня, человека, который видел, как индустрия пережевывает таланты. И на фоне всего этого появилось странное ощущение: то самое прекрасное великое, которое мы так долго искали, оно как будто проступает. Еще не оформилось, но уже видно.

Раньше я не очень понимал, как собрать фэшн-съемку полностью на русских брендах, а сегодня — легко. И это будут не только взрослые, давно состоявшиеся марки, но и молодые, хрупкие, экспериментальные». 

В театре, литературе и живописи двадцатые осмысляются через магический пессимизм, абсурд, хоррор, переоткрывание своего культурного наследия и знакомство с восточным. 

«Фразу „темные двадцатые“ применительно к литературе я не слышал. Но осенью 2020 года я сам в шутку выдумал для описания нарождающегося на моих глазах литературного направления словосочетание „магический пессимизм“. Никакого глубокого философского смысла или конкретных определений я не подразумевал — это просто была игра слов. Вот в Латинской Америке есть магический реализм, а у нас в России магический пессимизм. Но фраза очень понравилась некоторым людям, в том числе и тем, кого я к этому вымышленному движению приписал, и ушла в народ: я видел ее в статьях, слышал ее от незнакомых мне людей.

Как и с ТД, размытость термина — это не баг, а фича. Для меня магический пессимизм — это литература, которая говорит о жизни в нашем с вами невеселом настоящем, пытаясь разбираться с травмами часто довольно непростой и неприятной реальности, при этом используя элемент магии. Этот элемент помогает создать дистанцию, на которой тяжелая тема нас меньше ранит и лучше поддается изучению; или же он дает способ говорить о том, про что напрямую говорить небезопасно. В конце концов, иногда магия — это просто магия: напоминание, что даже в ужасном мире можно найти элементы гармонии, красоты или хотя бы просто что-то удивительное. И речь не про пресловутую чернуху ради чернухи; в этом определении ключевое слово первое: даже пессимизм у нас и тот какой-то магический.

В том самом первом посте я применил это определение к книгам Евгении Некрасовой „Сестромам“ и „Калечина-Малечина“, сборнику Аллы Горбуновой „Конец света, моя любовь“ и незаслуженно недооцененному сборнику рассказов американки Кристен Рупеньян „Ты знаешь, что хочешь этого“ (языковые и географические границы нам не помеха). Еще я поставил бы на воображаемую полку с магическим пессимизмом „Среднюю Эдду“ Дмитрия Захарова, где сквозь сюжет о московских протестах проглядывает скандинавская сага. Туда же отправится „Саспыга“ Карины Шаинян, где предательство собственной совести получает физическое воплощение. Пожалуй, на этой полке не будут выглядеть лишними и некоторые книги Владимира Сорокина и Алексея Сальникова».

«Темные двадцатые в театре — это абсурд и хоррор. Невозможность говорить о происходящем напрямую для молодых режиссеров приводит к уходу от слова и пересмотру отношения к тексту. Главным в их работах становится не текст: классические произведения — лишь повод для поиска подходящего сегодняшнему дню театрального языка. Для многих это язык абсурда. Так работает Антон Федоров: классику он раскрывает через гэги, каламбуры и черный юмор. Или Арсений Мещеряков, который каждое произведение превращает в абсурдистский хоррор, будь то тексты Хармса, Андреева, Мамлеева или Островского. Страх в современном театре постоянно соседствует с хохотом, типичный диапазон эмоций сегодняшнего зрителя — через смех к хтоническому ужасу.

Параллельно с этим существует направление новой искренности: на этой территории режиссеры занимаются поиском просвета и изучают, что происходит с маленьким человеком. Он не способен повлиять на глобальные мировые события и продолжает жить свою уютную жизнь посреди максимально агрессивного мира. Таким театром сегодня занимаются Саша Золотовицкий, Филипп Гуревич, Гоша Мнацаканов». 

«Есть такой документальный цикл „Темные века: эпоха света“, который я советую всем посмотреть. В четырех сериях эксцентричный и юморной искусствовед Вальдемар Янушчак объясняет, почему период, оставшийся в истории человечества как „темный“ (речь про VI–XI века) на самом деле был не так уж и плох. По крайней мере в том, что касалось архитектуры и изобразительного искусства. 

С начала пандемии нашим музеям живется несладко. Культурные институции обычно строят планы на несколько лет вперед. Сначала карантин, а потом и общественно-политическая ситуация похоронили некоторые великие идеи и мечты. К примеру, мне до сих пор грустно из-за несостоявшихся в 2022 году выставок Арчимбольдо в Пушкинском и „Искусство и мода“ в Третьяковке. Уверена, что это были бы блокбастеры. 

Большие выставки делают по принципу ты — мне, я — тебе. Крупнейшие музеи регулярно одалживают друг другу экспонаты, а у российских культурных институций теперь не так много возможностей привозить искусство из других стран. Конечно, кураторы стараются выходить из положения. Очевиден тренд на восток: прямо сейчас в Третьяковке идет крупная выставка китайской живописи и каллиграфии «Из Пекина в Москву: Диалог культур». В следующем году Исторический музей обещает Терракотовую армию. 

Одновременно музеям приходится переоткрывать для нас самих себя. Например, я не припомню, чтобы в один год показывали бы столько же русского авангарда, сколько в 2025-м. Как шутят коллеги — культурные редакторы: «От Малевича уже укачивает». С одной стороны, сложно поспорить, с другой — многим людям до сих пор непонятен условный «Черный квадрат». Благодаря обилию выставок и текстов об авангарде у обывателя больше шансов принять и такое искусство тоже.

Число музеев и выставочных пространств по чуть-чуть, но растет. Взять тот же центр „Зотов“ — ребята открылись осенью 2022 года, но за короткий период стали важной точкой на культурной карте Москвы. У меня определенные ожидания от центра „Коллекция“, который распахнет двери на следующей неделе. Есть надежда, что музеев станет еще больше. Главное, чтобы им было что и кого показывать!

Современное искусство, конечно, тоже не умерло. Мне кажется, что в эпоху постмодерна говорить о единых трендах в этой сфере не приходится, художников много, и они очень разные. Достаточно сходить на Cosmoscow, где выставляют арт-объекты на любой вкус (но, к сожалению, не на любой кошелек). При этом я не буду отрицать, что современным авторам приходится задумываться о том, что и где они показывают, лишь бы избежать скандала с консервативно настроенными гражданами. 

Такие вот сложные эти двадцатые, а насколько они были темными, будем судить только через пару десятилетий». 

«В двадцатых в России снова расцвели субкультуры, и это вынудило общество обратить внимание на поколение альфа (люди 2010–2024 годов рождения), довольно аполитичных ребят, чье отрочество пришлось на эпоху перенасыщенного информационного потока, ковид, 24 февраля и санкции. В это время родилась самая медийная и многочисленная из субкультур двадцатых, отлично вписывающаяся в эстетику ТД — ЧВК Рёдан aka пауки aka гули. Первые представители сообщества зимой 2023 года отстаивали его перед оффниками в торговом центре „Авиапарк“, а потом философия дединсайдства, черные волосы и тотал-блэк-оверсайз-лук распространился по всей стране, в том числе благодаря доступности маркетплейсов. В их компаниях много девчонок, их называют дрейн-няшками или просто няшками, а культовый макияж хотят повторять даже за рубежом. 

Образы нефоров (многие из которых, кстати, не называют себя гулями, но выглядят в точности, как они) абсолютно ТД-шные. Моя коллега по фиксации трендов Карина Бычкова посвятила текст этому „мрачному хай-фешну“ — его бум начался с появления Viperr, и в 2025 году он стал любимым стилем молодых модников. Главный зафорсившийся сегодня в нашей стране бренд тоже ТД-шный — это Enfants Riches Déprimés („Богатые дети в депрессии“), а тем, кому такие вещи не по карману („худи на ресейле могут стоить около 180 тыс. рублей, а куртки доходят и до полумиллиона“) одеваются в „нелегитный“ шмот с Wildberries. Кстати, кроме черного постоянно замечаю на подростках милитари-принты и аксессуары с шипами и патронами.

Этим загадочным ребятам идеологически противостоят яркие и громкие 42 братухи, которые отрицают кринж, носят шубы и трости, устраивают шествия в городах России и обожают своего кумира стримера Кирилла Пятерку. Свои новые добрые есть и в мире субкультур — это милые домовцы, поклонники трехтомника Мариам Петросян „Дом, в котором…“. 

У молодых ребят есть и свое медиа „Дурка“, отличная демоверсия того, кстати, как будут, вероятно, выглядеть СМИ в будущем, и свои кумиры, а вот собственных классных площадок для тусовок, кроме фуд-кортов и городских скверов, нет. Может, поэтому в совсем разных городах я последние три года вижу подростков рядом с силомером,  они платят по сто рублей, чтобы ударить грушу и поставить новый рекорд аппарата. К сожалению, есть три ТД-шных явления, на которые я смотрю с большой грустью. Первое — это неприязнь к неформалам, проявляющаяся в насмешках над их внешним видом и страхе перед потенциальным появлением нефора в своей семье. Второе — интерес молодежи к правым, националистическим движениям, нормализация „словопацанских“ понятий. Третье — бум лудомании среди несовершеннолетних. 

Период для ностальгии поколения альфа — зима 2021 года. Ребята постарше, зумеры, ностальгируют по 2017-му и нулевым. Они в двадцатых встретились с реальными проблемами: выгорание, зависимость от соцсетей, нехватка денег и отсутствие секса, бесконечные ситуэйшншипы, невозможность путешествовать по миру. Я как-то назвала нас проклятым поколением. Посудите сами: большинство из нас навряд ли заработает в жизни на собственную квартиру, в Париж на выходных смотнуться могут лишь избранные, любимые иностранные артисты к нам ездить перестали, а работаем мы буквально ради айс-латте за 480 рублей (покупки побольше позволить не можем). В эпоху ТД нормой стали межпоколенческие войны: зумеры смеются над привычками миллениалов и ругаются с бумерами, которые навешивают на двадцатилетних обидные ярлыки вроде глупыши, снежинки, лентяи, стесняшки, «не понимают время по часам» (ну я, и что?).

Может, именно на этом фоне зумеры заинтересовались православием, фольклором и трезвым образом жизни. Хотя кто-то находит спасение в гедонизме. В больших городах такие зумеры отделились в новый типаж — усатые бильярдисты в винтажных комбинезонах Carhartt, с карабинами и характерными маллетами. Эти парни работают в креативных индустриях и тусят в столичных барах Underdog и Escapist». 

«Когда-то я пришел в медиа писать про мемы и споры в твиттере. А оказалось, что пришел вести хронику постепенного конца „открытого“ интернета. И вот мы тут.

ТД российского интернета — это когда несколько раз перечитываешь пост перед публикацией, косясь на сборник законов. ТД — это когда ностальгия по 2017 году (великому году рунета) не обходится без нескольких иноагентских плашек возле имен блогеров. ТД — это когда ищешь „Версусы“ в перезаливах, потому что оригиналы давно скрыты. ТД — это когда смутно вспоминаешь, что раньше мог зайти в любую соцсеть. ТД — это когда у тебя в целом не всегда есть выход в сеть.

Сейчас в российском интернете в попытках осмыслить и адаптироваться под происходящее сплетаются новостной фон, абсурд, все слои иронии и истерический угар. У нас есть два параллельных тиктока, один из которых навсегда застрял в сумеречных десятых, популярнейшая соцсеть с отвратительным прозвищем запретграм, ЧВК „Рёдан“, стримы для „спящих бизнесменов“, милитаристские мемы со „Смешариками“, зловещая долина видеошоу с одними и теми же гостями. Недавно поймал себя на мысли, что будто бы уже и не помню, каким был рунет раньше — кажется, мы уже вечность плескаемся в этом болоте и уже даже не пытаемся нащупать стабильность. Лишь иногда отвлекаясь на вечные треды кто должен платить на свидании.

В случае с интернетом на ощущение, что мы живем в интересные времена, повлияло не только инфополе, но и технологии. Короткие видео стали доминировать над другими формами (помните, когда-то мемами были не фразы из тиктоков), тренды рождаются и умирают за день, алгоритмы окончательно развели нас по разным микромирам, а нейросети заставили нас сомневаться в реальности каждую секунду и обесценили само понятие контента. ИИ — это отдельный разговор: к глобальной обеспокоенности и попытке осмыслить свое будущее добавилось что-то, что мы всем миром еще не можем осознать в плане долгосрочного влияния на нашу жизнь. 

Тут остается только подобрать рилейт-ситуацию и многозначительно подставить „ТД“. Твои три часа рилсов******* в день — это ТД. Лента рекомендаций про норму белка и пацана с чокопаем — это ТД. Скибиди-туалет и Бомбардиро Крокодило — это тем более ТД. Но на осколках раздробленного российского интернета то тут то там прорастают крутые вещи. Нишевые авторы в телеграме и тиктоке, новые искренние с влогами, будто сейчас 2013 год, добрые мемы без второго-третьего дна. Все это еще на фоне того, что у нас глобально меняется онлайн-поколение: альфа приходят со своими приколами, и за этим интересно следить.

Говорят, что интернет умер. Даже теорию под это подвели. Но темные двадцатые для меня — как раз про то, что жизнь в нас еще есть. Какой бы абсурдной она ни была».

ТД стали временем расцвета для двух комиков: бывшего военного Ильи Раевского, живущего в России, и Андрея Айрапетова, уехавшего из страны после объявления мобилизации. Их мнения о состоянии индустрии закономерно оказались противоположными, но оба парня признали: главной и самой эффективной точкой входа в профессию сейчас стали тикток и инстаграм*******.
 

«Главные изменения в стендапе за последние пять лет — это отъезд из страны некоторых комиков и смена площадок для распространения контента. Силу набрал „VK Видео“:  артисты начали обретать известность благодаря шоу, которые публикуют именно там. А ютуб позиции сдал: он замедлен, и там упали просмотры. Телевизор люди практически перестали смотреть. Стендаперы ТНТ сейчас сдают по 15 монологов, и если раньше это конвертировалось в приток зрителей на концерты, то теперь без публикации нарезок в инстаграм******* и тикток ничего не сработает. 

Конечно, инстаграм******* и ютуб работают через VPN, и мы можем выкладывать туда контент. Но видно по просмотрам, как аудитория этих платформ просела. Комикам было легче набирать миллион просмотров на записи с концерта, сейчас такие цифры лишь у единиц. Основной канал продвижения, «VK Видео», я не считаю хорошим: там практически нет алгоритмов, которые помогут раскрутиться неизвестному автору с нуля, в отличие от ютуба. Для комиков сейчас также нет проектов, в которых они могли бы прославиться. Таким был стендап на ТНТ: туда мог прийти неизвестный Алексей Щербаков, снять два-три монолога и уже начать кататься с концертами по стране.

Ограничений в плане шуток я не чувствую. Все, что я хочу сказать, я говорю. Нет мыслей „Блин, вот эту вещь отложу для более спокойных времен“. Большинство комиков всегда шутили на обыденные темы: я сходил в барбершоп, с моей женой произошла вот такая история. У нас не было и до двадцатых культуры шуток про политику. Хотя пошутить про нее можно и сегодня. Главный вопрос — насколько хорошо ты чувствуешь настроение народа. Сейчас, например, люди часто говорят о подорожании авто из-за нового утильсбора — это спокойно может стать темой твоего монолога».

«После пандемии стендап выиграл конкуренцию у других ивентов. Для него не нужно ничего, кроме микрофона, поэтому индустрия быстрее других развлекательных восстановилась после ковида. К 2025-му стендап заморозился и стал симулякром себя из 2018-го. В десятых у нас был коммерческий стендап на ТНТ, тусовка Stand Up Club #1, альтернативная комедия, много нового и экспериментального. Сейчас все это активно функционирует. Зачем-то. 

У уехавших заработок сильно упал, мой вырос, но это исключение. А в России двадцатых люди стали больше ходить на стендап, стендап — новые кальяны. И доходы оставшихся комиков, соответственно, тоже увеличись. Они еще могут приехать в Грузию, Сербию, Казахстан, проехаться по Европе, там сейчас намного больше русскоязычной публики. К тому же за последние пять лет произошла революция в продвижении. Теперь комику не нужны выходы в люди — достаточно вирусных тиктоков. Стендапер без эфиров и подписчиков, у которого залетела пара видео, может собрать крепкий двадцатиминутный сет из лучших шуток и кататься по Москве с пятью платными выступлениями в день. При этом многие по старой памяти зачем-то продолжают ходить на шоу ТНТ.

Мы ничего нормально не можем, ни кринжануть, ни высказаться. „Библия комедии“ Джуди Картер, на которую ориентировались ТНТ-шники, гласила, что шутке нужна позиция и отношение. А в двадцатых стендап в России существует и без позиции, и без отношения — это точки, в которых можно зайти в зону риска. 

Хотя в российском юморе есть интересные примеры ТД, от которых я кайфую. Например, комик Иван Абрамов, который на днях опубликовал концерт „Хиханьки да хаханьки“. Хиханьки да хаханьки, вот и все. Я ощущал энергетику ТД при просмотре автобиографии Азамата Мусагалиева с рекламой букмекеров. Смотрел и думал: «О, прикольно, автобиография с лудиками». Рилс******* Гурама Амаряна про 9 Мая — это ТД. Ладно, лучшее проявление ТД — Илья Озолин в роли Лермонтова. Мизулина в гостях у Мусагалиева, Харламова и Дорохова — тоже неплохо. Нет, квинтэссенция ТД — стендап-клуб на Патриарших под названием „Патрики“, где выступает чувак из Донбасса и рассказывает о происходящем в своем городе. Тот факт, что Александр Незлобин работал на ТНТ, а потом уехал в Штаты делать карьеру и рекламировать при этом российский казик, — это тоже ТД. 

Надежду дает лишь то, что высшая лига КВН еще существует».

В 1996 году американская литературовед Кэти Карут выпустила свой программный труд «Unclaimed Experience: Trauma, Narrative and History», в котором изучила, как обществом осознается травма и кто формирует ее язык. По мнению Карут, травма — это не событие, которое человек пережил, а то, что он пережить не может. Этот опыт невозможно до конца осмыслить или составить из него цельную картину, он сохраняется в памяти нелинейно и фрагментарно — и потому его невозможно выразить. Поэтому, по Карут, литература передает опыт пострадавших в разы лучше, чем обычная историография, поскольку сохраняет фрагментарность и невыраженность. 

Социолог Джеффри Александр видел модель культурной травмы несколько иначе. По его мнению, травма — не событие и не опыт, а публичный процесс наслоения культурных трактовок. Например, как формировался нарратив о чудовищных последствиях Вьетнамской войны для ее участников? Кто называет большое страшное событие травмой? И кто говорит, почему ее нужно признать, как к ней нужно относиться? 

По Александру, чтобы общество признало травму, должна быть сформирована культурная сюжетная матрица: кто пострадал, кто виноват, что произошло, чем это грозит и почему это важно. Социолог разбирает ее на примере публичного осмысления холокоста. В 50-х геноцид евреев воспринимался всего лишь как один из многих ужасов войны: в публичном поле делался акцент на доблесть и подвиги, и послевоенное европейское и американское общества хотели поскорее двигаться дальше. Но к 70-м благодаря развитию правозащитных инициатив, деколониальных движений и исследований холокост в Европе и США стал восприниматься как самостоятельная трагедия и пример беспрецедентной бесчеловечности. 

«Я не нахожу искренней потребности в произнесении формулы ТД. Она, безусловно, способна послужить точкой соприкосновения, помогая наспех достичь консолидации в быстро развернутой точке эмоционального совпадения. Однако в ней остается флер одиночества, так как без настоящего диалога не случится понимания, и вся взаимность будет взаимностью фонетического тождества. Тот факт, что о ТД говорят, совершенно нормален и даже полезен, это славный повод пойти дальше юмора или клише, прикладывая усилия для мышления о нас самих и том времени, когда мы живем». 

«Любая эпоха разнообразна и противоречива, ее невозможно описать одной фразой. И внутри двадцатых, и внутри самой концепции ТД находится место и добру, и сказке, и *********** [офигительным] моментикам. Впрочем, я вижу больше пользы от маркировки эпохи через конкретную фразу. Называние — это начало мышления. Пока мы не отделяем двадцатые от десятых на уровне нейминга, мы продолжаем жить идеями и представлениями прошлого. Темные двадцатые — это вайбовый и легальный способ сказать: „Ребята, посмотрите вокруг, будущее уже наступило. Давайте жить, давайте взаимодействовать, давайте творить новую культуру“».

* Алишер Моргенштерн признан иноагентом Минюстом РФ.

** АУЕ — экстремистское движение, запрещено в РФ.

*** Антон Долин признан иноагентом Минюстом РФ.

**** Олег Кашин признан иноагентом Минюстом РФ.

***** Оксимирон (Мирон Федоров) признан иноагентом Минюстом РФ.

****** Юрий Дудь признан иноагентом Минюстом РФ.

******* Инстаграм принадлежат Meta, признанной в России экстремистской организацией, ее деятельность в стране запрещена.

******** Верховный суд России признал международное общественное движение ЛГБТ экстремистской организацией и запретил его в РФ.